Глава 34 - Эмираты, Дубай, июнь 2003. “В Ганту, Петрович!”

Григорий Петрович никогда не задавал лишних вопросов. Он добросовестно выполнял все поручения, которые я ему давал. Поначалу я тщательно контролировал его работу, но потом понял, что в этом нет никакой нехобходимости. Для Кожуха я был единственным счастливым билетом в мир свободы и потребления. Никому другому этот старикашка за пределами Родины не был нужен. В компаниях других Плохишей все вакансии были заняты. Им нужны были, в лучшем случае, пилоты. А менеджеров средней руки и без Петровича было завались. Именно поэтому в том, что Казбек Плиев не бросит меня в сложившейся ситуации, я был уверен на девяносто девять процентов. Петровичу я доверял на сто.

Уже несколько дней Петрович пребывал в состоянии паники. Его каждый день вызывали в полицию в связи с арестом владельца фирмы, которого власти Либерии обвинили в контрабанде алмазов. На всякий случай полицейские опечатали офис на Умм Хурейр, а, заодно, и блокировали почти все счета компании. Но тот, единственный, который был оформлен на Кожуха, остался нетронутым.

Петрович продолжал работать дома, отправляя и встречая грузы, вступая в перебранки с пилотами и оплачивая все расходы по содержанию ненадежного коллектива компании. Он порой так кричал на подчиненных, что, казалось, его сердце лопнет от негодования. “Петрович, не рви сердце,” - сказал ему Казбек Плиев, единственный человек, с которым Кожух никогда не ругался. На что Петрович, моментально восстановив неровное дыхание, спокойно ответил: “А я, когда кричу, сердце не включаю.” Но, впрочем, и для стальных нервов Кожуха нужна была разрядка. И темпераментный осетин предложил ему проверенный способ.

“Петрович, а заведи любовницу!”

“Да ты что!” - ужаснулся старик. - “У меня же семья.”

“У всех семья,” - спокойно возразил Плиев. - “Если в семьдесят лет человек отказывается заводить любовницу из-за наличия семьи, а не из-за отсутствия потенции, то не все еще потеряно.”

После первого разговора Петрович ушел в отказ. После второго согласился рассмотреть возможность адюльтера. Но только теоретическую. Во время третьей беседы старик решился перейти от теории к практике.

“А кого, по-твоему, тут можно, так сказать, ...привлечь...,” - заговорил Петрович эвфемизмами. Он бы очень удивился, узнав, что простые обороты его речи называются столь мудреными терминами. - “Местные же не пойдут. Может, наших, русскоязычных?”

“Русскоязычные не годятся,” - рассуждал Плиев. - “Те, кто согласятся, или бляди. Или домработницы. А тебе же нужно и то, и другое в одном лице.”

“Вот филиппинки еще... Они неплохо убирают. И они, знаешь, такие...”

“Какие?” - переспросил Плиев.

“Ну, такие... Маленькие, в общем. Миниатюрные,” - робко объяснял старик.

“Так тебе что, маленькие нравятся?!” - грозно удивился кавказец.

“Да нет, не то, чтобы...” - смутился Григорий Петрович. - “Они, понимаешь, чем моложе, тем безропотнее. И вопросов не задают.”

“Совсем ты, Петрович, здесь пропадешь один. Когда у тебя в крайний раз была женщина?”

Летчики, однако, очень суеверный народ. Никогда не произносят слово “последний” и заменяют его синонимом “крайний”, демонстративно разрушая стандарты русского языка. Это, конечно, раздражает филологов, а летчикам помогает очень быстро сообразить, кто твой собеседник - свой, или чужой.

“Женщина? Полгода назад.”

Семья Кожуха была разбросана по всему бывшему советскому пространству от Владивостока до Таллинна. Всем своим детям и внукам Петрович исправно посылал заработанные деньги. Жена в Дубай приезжать не любила, поэтому примерно раз в год старик брал отпуск и отправлялся на месяц на родину, в Мелитополь. Секс в жизни менеджера давно уже не был связан с семейной жизнью.

“Была у меня раньше филиппинка. Очень хорошая девочка. Каждое утро перед работой делала мне минет. Каждый вечер, когда я приходил, согревала ванну ровно до температуры человеческого тела, бросала туда лепестки роз и терла меня губкой.”

“Ты за полгода, наверное, истосковался за минетом?” - заметил Плиев с недобрым сарказмом. Но Петрович не заметил грубости.

“За минетом? Нет, только за ванной. В моем возрасте, Казбек, ванна приятнее,” - мечтательно и тихо сказал старик. - “И эффективнее.”

“Ладно, будет тебе маленькая и без лишних вопросов,” - буркнул Казбек, смутившись.

Обещание свое он выполнил. Девушка идеально соответствовала тому образу, который придумал Петрович. Ей было семнадцать лет. Из-за своей худобы она могла сойти и за четырнадцатилетнюю. Она проявляла покорность в сексе, демонстрировала великолепное качество уборки жилых помещений. И при этом не задавала лишних вопросов. Она вообще не спрашивала ни о чем. Потому что была немой. Она потеряла речь из-за контузии, когда у себя на родине, в Южном Судане, попала под артиллерийский обстрел тамошних повстанцев. Что-то замкнуло в ее нервных окончаниях, и она лишилась дара речи. А, может быть, потеряла желание говорить с внешним миром. И поэтому замолчала. Но внешний мир все же вынуждал ее выходить на контакт, чтобы зарабатывать на хлеб насущный. Был ли сложен тот путь, по которому она попала в Эмираты, Григорий Петрович не знал. Да и не хотел знать. В конечном итоге, он был потребителем ее услуг, не больше. И прошлое девушки его не интересовало.

Все же Кожух к ней сильно привязался. Денег он тратил на нее немного, но к исполнению финансовых обязательств перед девушкой относился исправно. Она и за это была ему благодарна. Каждый раз, когда старику нужна была ее ласка, она добросовестно играла роль любовницы, даже и не задумываясь о том, что в жизни может быть по-другому. Другие варианты она не рассматривала, безропотно проживая настоящее и не мечтая о будущем.

Мой звонок его застал врасплох. С другой, арабской, стороны диалога, ко мне доносились обрывки суеты и шуршания постельных принадлежностей. К своим репликам Петрович часто подмешивал звукоподражательные слова, которыми обычно подгоняют ленивую домашнюю живность. Сейчас я был, как никогда, некстати. Но я его босс. К тому же, время было дневное, значит, формально Кожух находился на службе. И все же, я первым делом извинился за вторжение в личную жизнь.

- Ничего-ничего, я, Иваныч, все время на работе. Докладывать надо?

Его доклад был коротким и невеселым. Ну, что ж, о том, что может произойти, если утерять контроль за ситуацией, я знал и раньше. Сейчас нужно было не бизнес спасать, а самого себя. Потом можно было подумать и об остальных делах. Мне не нужно было много слов, чтобы поставить Петровичу задачу, но, услышав, что я от него хочу, старик на минуту потерял дар речи. Я услышал, как в Эмиратах что-то тяжелое грохнулось об пол и рассыпалось мелкими осколками по кафельной поверхности пола. “Да, ешкин кот!” - выругался мой менеджер.

- Петрович, - говорю. - Ты цел?

- Цел, Андрей Иваныч. Повторить задание?

- Повтори, не сочти за труд.

- А если прослушка?

- Петрович, цена вопроса — моя жизнь. Тут не до прослушки.

- Понял.

И я почти слово в слово услышал то, отчего Петрович начал ронять на пол стеклянные предметы.

- В течение недели подготовить один борт с грузом. Груз — около тридцати тонн стрелкового вооружения. Конечный пункт назначения аэродром Ганта. Это северо-восточная граница Либерии. Особые документы не требуются. Груз оформить как металлолом. Андрей Иваныч, можно вопрос?

- Можно.

- Но ведь самолет и впрямь повезет металлолом. Вы хотите, чтобы я собрал весь военый утиль, который смогу я найти за неделю, и погрузил его на “семьдесят шестой”. Разбитое, искореженное, не подлежащее восстановлению оружие. Так?

- Так. Но я не понял вопрос.

- Погодите. С этим металлоломом высококлассный летчик должен лететь в зону боевых действий. Так?

- Так. Дальше.

- Дальше вот что. Чего ради пилот должен сажать целый самолет, набитый металлоломом, там, где идет война? На неизвестном аэродроме? Кто на это согласится? И зачем Вам это нужно?

Кожух сделал ударение на слове “Вам”. Вместо одного, вопросов было задано много. Так много, что дело начинало попахивать бунтом на корабле. На этот счет у меня был готов ответ.

- Григорий Петрович, пока это нужно мне. Почему? Потому что я спасаю свою жизнь. Но, вполне возможно, спасать свою жизнь придется и тебе. Потому что я под следствием. - Я не стал вводить Петровича в сложную схему моих взаимоотношений с либерийской фемидой. Главное, чтобы он понял: у нас проблемы, у меня, и у него.

- Если меня закроют, - продолжал я, - то тебя сотрут в порошок. Ты, именно ты, заинтересован, чтобы вытащить меня отсюда. Любой ценой. Если хочешь, конечно, и дальше наслаждаться жизнью на берегу Залива. Теплого такого, сытого. Нефтяного. У тебя мои деньги. Деньги должны работать. Вот и работай.

Петрович закряхтел. Переброшенное через космос, преодолевшее за считанные доли секунды полмира, до меня донеслось его сопение.

- Куда это все нужно доставить?

- В Ганту, Петрович, в Ганту, - сказал я примирительно.

- Не знаю, где это. А если там самолет не сядет?

- Обязательно сядет. По-другому нельзя, - отрезал я и нажал на кнопку сброса.

Работать Петрович умел. А я себе дал слово: как только вернусь, сразу же его уволю. Нехорошо, когда твой менеджер задает слишком много вопросов. Кстати, надо бы поменять и всех остальных работничков. Если роптать начинает вернейший из вершейших, об остальных говорить не приходится. Но сначала нужно выбраться отсюда.